Новелла не рекомендуется для прочтения лицам до 18 лет !!!
«Художник»
Как-то к нам на дачу приехал погостить знакомый отца - известный художник. В ту пору мне стукнуло пятнадцать, и перешёл я в девятый класс. Уже в первые часы заметил, что художник как-то странно присматривается ко мне. Должен сказать, что в юности я был хорошо сложенным, вполне развитым парнем. Пробивались усы, а ниже живота было уже черным-черно.
В первый, а затем и последующий день я всё время ловил на себе внимательный, оценивающий взгляд нашего гостя. Было во взгляде нечто, что тревожило, волновало. Особенно, когда художник скользил глазами по фигуре, чуть задерживаясь на нижней части торса. После каждого такого «просмотра» я невольно сам украдкой зыркал «туда», поправлял, чтобы не слишком топорщилось. Виду, однако, не подавал.
Не скажу, чтобы такое внимание приятеля отца было неприятно. Совсем наоборот! Во-первых, льстило, во-вторых, раздирало любопытство: что будет дальше? Я старался чаще попадаться художнику на глаза, где-то предчувствуя, что всё это простым разглядыванием не завершится. Естественно, в свои годы я уже знал о многом. Например, что есть мужчины, так называемые «голубые», очень интересующиеся мальчиками и подростками, что таких много среди артистов, художников и прочего люда из мира искусства. Сам играл на бас-гитаре в школьном ансамбле и кое с кем сталкивался. Обычно разговоры на эту тему сверстников вызывали во мне отвращение. Более того, если в метро, на улице или где ещё мужчина начинал меня как-то по особенному разглядывать, либо ещё того хлещи, заговаривать, я тут же старался убраться от него подальше. А когда один из таких прямо предложил деньги, чтобы я позволил себя полапать, пригрозил, что позову милиционера. Но с художником ничего подобного и в помине не было. Гость даже внушал симпатию скромной, обаятельной манерой вести себя, изысканными жестами, предупредительной вежливостью и внешним лоском.
Пока между нами ничего особенного не происходило. Он заговаривал со мной о незначащих пустяках, я, как мне кажется, остроумно отвечал. В общем, моя персона явно ему нравилась и, видимо, сильно, так как и слон заметил бы, что тягу ко мне он стремился всячески подавлять.
На третий день, когда мы остались на даче вдвоём, он после обеда неожиданно и прямо предложил:
- Не согласитесь ли Вы, молодой человек, немного попозировать? Как у Вас со временем?
Казалось и просьба-то пустячная, и делать мне на даче особенно было нечего. Но… Позировать-то он предлагал мне голым! Об этом не было сказано ни слова, но вопрос был задан именно так. Иначе его понять было просто невозможно! Художник хотел увидеть меня без одежды. Особой стеснительностью я не отличался. Как-то на спор, на физре стянул с себя плавки прямо при девчонках. В сущности, раздеться и постоять без всего мне ничего не стоило. Но всё же малость смущал его взгляд. Уж слишком он был напряжённым, совсем не целомудренным и, откровенно сказать, возбуждал…
Тем не менее, я, не задумываясь, сразу кивнул головой. Как говорится, где наша не пропадала! Мы приступили к подготовке импровизированной студии. Он выбрал место, соорудил нечто вроде невысокого помоста, из одеяла и пледа создал подобие задней драпировки. Освещать меня должно было окно. Художник приехал к нам без своих причиндалов. Пришлось дать ему полватманского листа, карандаши, резинку. Из куска фанеры и двух стульев он сконструировал мольберт, тщательно заточил карандаши (только чёрные!) и, не глядя на меня, деловито произнёс:
- Нуте-с, молодой человек, а теперь я попрошу Вас раздеться.
Подавив внутреннее смущение, быстро разоблачился. Чуть освоившись, и чтоб пощекотать ему нервы, намеренно прикрыл руками стыдное место. Но художник не обратил на мои манипуляции ни малейшего внимания.
- Прошу Вас, - он указал на помост.
Я взгромоздился, немного раздосадованный. Стал к нему в фас, откровенно, можно сказать, демонстративно опустил руки и даже немного раздвинул ноги. Решил показать себя всего, пусть смотрит, сколько влезет, если ему так хочется. И опять попал пальцем в небо! Художник как-то буднично, по деловому осмотрел меня, «туда» даже не взглянул (а раньше с явным усилием отводил взгляд!) и спокойно произнёс:
- Нет, не так… Чуть повернитесь… Вот так. Станьте устойчивей, обопритесь на правую ногу. Пожалуйста, удобней, естественней. Наклоните голову. Боже! Да не так сильно! - с досадой сказал он. Я поправился. Стало немного стыдно за своё юродство. - Ну, вот, видите, ведь можете!.. Вот так хорошо. Молодец! Вам ничто не мешает, не стесняет? Удобно?
Художник начал рисовать, всё время посматривая на меня. А я никак не мог отделаться от одной глупейшей мысли. Моё тело было покрыто красивым коричневым загаром, а вот там, где плавки, осталось до неприличия белым. И если он так и изобразит… Всё время подмывало сказать, чтобы он не рисовал это похабство, но прошёл час, начался второй, а я всё помалкивал.
- Вы, наверное, устали? Накиньте простыню, сделаем перерыв.
Никакой простыни поблизости не оказалось. Я взял и просто натянул на голое тело джинсы. Художник почему-то поморщился. Много позже я догадался почему: моё тело в его глазах было юным, нежным, трепетным. Грубые, шершавые джинсы никак не гармонировали с ним.
Художник поднялся, потянулся и, не обращая на меня больше ни малейшего внимания, ушёл на кухню. Там послышался звон посуды. Видимо, мыл чашки.
Вот такого конца я совсем не ожидал! Странно, но мне решительно не хотелось одеваться! И я, делая вид, что ничего не понял, как последний болван, продолжал стоять на идиотском помосте в прежней дурацкой позе.
Художник вошёл в комнату, удивлённо уставился на меня. Я смотрел на него широко раскрытыми глазами, в них явственно звучала просьба, почти мольба. Он хотел что-то сказать, но осёкся. В его прячущемся взгляде мелькнула какая-то мысль.
- Хорошо, сделаем ещё пару штрихов, - неестественно растягивая слова, проговорил он. Я был уверен: в нём зажглось прежнее и, наверное, куда более сильное. Я-то стоял голый, и именно этого он хотел!
Я соскочил с помоста и, как был голым, подошёл к картине. Художник искоса, с уже нескрываемым интересом, - тем самым, между прочим, - следил за мной. А когда я подошёл вплотную, коснувшись его коленки (а я сделал это намеренно!), с опаской чуть отодвинулся. Я уставился на лист и замер поражённый. Это был я и не я. Лицо и фигура были будто бы моими, но вот поза, весь вид… Мне даже обидно стало. Я считал себя мужественным, решительным, смелым парнем, а там было изображено что-то скромное, застенчивое, стыдливое.
- Да это же совсем не я! - только удалось оторопело выдавить из себя.
Он с видимым усилием в упор, почти с вызовом, осмотрел меня всего и виновато отвёл взгляд. Я залез на помост. Художник вновь взялся за карандаш, но рисовать больше не стал. Да и нечего было, потому, что я стоял вовсе не так, как раньше. А как? Откровенно вызывающе, вот как! А он? Смотрел на меня долго, неотрывно. И я знал, что теперь на меня смотрит не художник, а просто человек, и смотрит - куда мне хочется, и я видел, что очень нравилось ему и нравилось именно голым. Его глаза повлажнели. Он мучительно боролся с собой. Наконец с хрипотцой, как бы про себя, и, может быть, оправдываясь, проговорил:
- Не часто встретишь такое изумительно совершенное сложение…
От его слов по телу пробежали мурашки. Было чертовски приятно услышать такое, да ещё от истинного знатока. «Ну, действуй же как-нибудь!» - мысленно нетерпеливо звал я. По лицу художника видел, что он отчаянно хочет о чём-то попросить, но решимости явно не хватало. Захотелось вот так взять и крикнуть: «Отбросьте Вашу детскую робость! Делайте со мной, что хотите!» Да разве поймёт? Ещё чего доброго совсем струсит. А мне так хотелось изведать чего-то нового, необычного, приятного. Всё тело зудело от натуги и стремления к телесному плотскому общению. Тем более с этим, таким скромным и милым человеком.
Тут и он, и я почти одновременно заметили, что мой «парень» начал набухать. Я возбуждался всерьёз. Видимо, это оказалось для художника последней каплей. Он быстро поднялся, подошёл, опустился на одно колено и скорее прошептал, чем проговорил:
-Можно?
Я не нашёл ничего лучшего, как пожать плечами. Ни да, ни нет. Не говорить же, в самом деле, что давно жду и хочу… Прекрасно понимал, плотина прорвалась, и теперь живописец от меня не отступится.
Художник медленно поднял руки и двумя ладонями мягко прикоснулся к бёдрам. Погладил. Было не просто приятно, было восхитительно! Я затрепетал. Едва сдерживая возбуждение, говорю:
- Сейчас «он» встанет. Не испугаетесь? - хотел заранее предупредить его возможное бегство.
Его ладони между тем нежно гладили моё тело. Ниже, выше, по ногам, между ними, по животу, груди… Ласковое, едва касаясь. Умереть можно! Такого со мной ещё никто не проделывал. Было сладостно до чёртиков! Потом художник рывком притянул моё тело к себе и прижался лицом к низу живота. Стало не просто приятно. Я едва сдерживался, чтобы не застонать от наслаждения! Закрыл глаза, предоставил ему полную возможность делать всё, что он хотел. Вскоре почувствовал, как его губы касаются моей кожи. Везде… Ласки художника становились всё более резкими, страстными. Не успел я опомниться, как… Ощущение было таким острым, что я весь задрожал, как осиновый лист, и в неистовом порыве тут же изошёл… Заметил художник, или нет, не знаю. Не заметить не мог! Но я оставался по-прежнему возбуждённым, и всё продолжалось. Сколько длился этот наш новый «сеанс», сказать точно не могу. Но долго. Знаю только, что за это время я кончил три раза! Три раза испытал это щемяще-сладостное состояние!
В один из моментов, когда художник страстно целовал лицо: губы, глаза, лоб, волосы, щёки, нос, в общем - всё, что попадалось, моя рука непроизвольно ринулась к его штанам. Там она быстро разобралась, что к чему, и через минуту уже тискала напрягшийся до предела большой орган мужика. От неожиданности тот замер. О таком он, видимо, и мечтать не мог! Рука между тем делала своё дело. Выпростала, приспустила штаны, трусы, всё «обследовала»… Причём сама, почти без участия головы… Задвигала… Мой «партнёр» с гортанным нечеловеческим звуком весь как-то изогнулся, и тут же из его головки брызнула сильная струя. Художник тоже изошёл. Моя «инициатива», причём без всякого, с его стороны, побуждения, оказалась для него столь ошарашивающей блаженной, что сдержаться он уже не мог.
Мой «парень», наконец, окончательно опал. И хотя художник продолжал ласкать, никаких эмоций это не вызывало.
- Достаточно, - проговорил я. - Мне больше не хочется.
… На следующий день рано утром художник смотался. Сбежал. Струсил! Со мной даже не простился. Видимо, совесть доконала. Как же, соблазнил несовершеннолетнего! Знал бы он, кто кого…
Этот рассказ я записал со слов приятеля. Естественно, кое-что присочинил от себя, но главное оставил. Приятель был женат, имел двоих детей, мальчика и девочку. Семья у них была не просто благополучная, там было счастье. Позавидовать было чему… Но я отклонился.
На мой вопрос: «Ну и как теперь оцениваешь случившееся?», приятель ответил: «А никак. Всё представляю, словно произошло вчера. Ничего более острого я не испытывал ни раньше, ни потом… Даже…». И он замолчал. - «А портрет?» - «Знаешь, он прислал его мне. Хочешь посмотреть?» - «Ещё бы!». Приятель извлёк откуда-то тщательно завёрнутый лист, развернул.
Да! Впечатление было просто потрясающим! Вполоборота к зрителям стоял, меланхолично склонив голову набок, великолепно сложенный красавец-юноша. Художнику удивительным образом удалось передать состояние юноши: трепетную стыдливость и застенчивость. Он был полностью раскрыт (все детали выписаны с тончайшими нюансами), но весь вид говорил, как юноше неприятно и мучительно стыдно. Казалось, его безвольно опущенные руки готовы вот-вот взметнуться и прикрыть такую беззащитную и доступную для всех наготу. Фигура олицетворяла собой саму стыдливость и от этого действовала жутко возбуждающе. Без сомнения, рисунок был написан мастерски. Но подписи на нём я не обнаружил, как не искал. Её просто-напросто не было. Интересно, почему?..
С.Б.Хеппимим
(Седьмая новелла цикла «Как это бывает»)
- Совсем?! - я нарочно состроил удивлённое лицо.
- Разумеется.
- Вполне, - разочарованно ответил я. Слишком всё было просто и очень далеко от того, что я ожидал. А чего ожидал, и сам понять не мог.
- Можете продержаться так хотя бы час?
- Пожалуй, все два, если нужно. - Я уже освоился, и вся эта процедура только забавляла.
- Выпьем по чашечке кофе. Я сейчас сварю. - Вёл он себя до умопомрачения деликатно. Конечно, его манеры приятно щекотали самолюбие. Но ведь я был только что совсем голым, и ни малейшего эффекта!
Я, было, вознамерился посмотреть, что он нарисовал, но художник, быстро набросил на рисунок полотенце.
- Простите великодушно, но до окончания - ни-ни. Меня это выбивает.
Мы почти в полном молчании выпили по две чашки кофе. Художник был весь в себе. Минут пять сидел, отрешённо глядя в окно. Потом тряхнул головой и сказал:
- Продолжим?
Я снова занял своё место. Сеанс продолжался. Я не чувствовал никакой усталости, мне даже нравилось вот так, совсем голым, стоять и позировать ему. Спустя полчасаса, он подошёл, чуть повернул мою голову, отошёл, остался недоволен, снова поправил. Теперь удовлетворённо улыбнулся.
- Очень прошу, подержите голову вот так минут двадцать, не шевелясь. Сможете?
- Запросто, - отвествовал я.
Ещё через полчаса он сказал:
- Ну вот, кажется всё. Остальное - в мастерской.
Он как-то неуверенно уселся за свой мольберт. Посматривая, снова машинально, просто так, чтобы занять руки, а мысли его витали совсем вокруг другого.
- А теперь-то можно взглянуть? - прервал я затянувшееся тягостное молчание. В нём таилось скрытое, затаившееся, полное вожделения (и его и моего), напряжение.
- Теперь можно.
- И Вы и не Вы. Художник никогда не копирует модель. В любой труд он вносит частицу и своего видения.
- И таким Вы меня видите?! - совсем уж возмутился я.
- Помилуй Бог! Я Вас вижу, какой Вы есть, но такое изображение лучше соответствует моему восприятию реалии.
- Что-то туманно…
- Да уж так выходит… - помолчали.
- Мне ещё стоять?
- Если не трудно…
- Не испугаюсь, - выдохнул он.
Гость тут же послушно отстранился, быстро встал, оправил брюки, отвернулся. Я облачил себе в одежду. Художник стоял весь какой-то поникший, пристыженный. Мне стало жаль его. Слишком уж он переживал. Было от чего! А ещё взрослый!
- Да бросьте Вы! Всё в норме, - бодро проговорил я.
- Ты не осуждаешь меня? - переходя на «ты» и не поворачиваясь, глухо простонал он.
- С чего бы?
- Со мной такое впервые. Никогда не подумал бы… С женщинами, девушками бывало много раз, но вот с юнцом…
- А вот я ещё по-настоящему не трахался… Но мне тоже понравилось, - буркнул я.
Он, наконец, повернулся, на лице промелькнуло подобие улыбки.
- Значит я у тебя был первым?.. Ты силён…
- Выходит… А за комплимент спасибо. - Я не хотел ударить лицом в грязь и всячески подлаживался под него.
- Болтать не станешь?
- Что я, совсем дурак?
- Ты очень красивый парень, совсем голову потерял.
- Я знаю, от девчонок отбоя нет. Звонят постоянно, пишут записки. Лезут целоваться…
- А тебе что, неприятно?
- Не со всякими. С кем охота, не даются… А Вы тоже, мужик - ничего. Утончённый… Но уж больно робкий…
- Вот уж не думал… Но ты не зазнавайся. Лучше быть прекрасным душой.
- И Вы туда же… Начнёте воспитывать?
- Не начну. Ладно, не обижайся.
НАЗАД
